« – Иван Трофимыч! – Оглядываясь на вход, ученики сгрудились возле Самотеева. 
– Барвицкий идёт!
Иван Трофимович удивлённо рассмеялся:  
– Быть не может! Да вы что? Он же восемь лет со мною не здоровается.  
– Идёт, идёт! Я в раздевалке видел.  
– И я.  
– С женой?  
– Один, Иван Трофимыч.  
– Не верится что-то… разыгрываете небось?  
– Да что вы! Вон, смотрите!  
Барвицкий вошёл, с порога прищурился на развешанные картины. Переложив гвоздики в левую руку, достал удостоверение, показал седоволосой старушке-билетёрше.  
Иван Трофимович покачал головой:  
– Чудны дела твои, господи… 
… 
Барвицкий подошёл к Самотееву:  
– Поздравляю, Ваня.
– Спасибо, Феликс.
– Всё – потрясающе. Просто глаза открыл мне.  
– Да что ты, что ты… так, работа как работа…  
– Нет, Ваня. Это не просто так. Потрясающее искусство… И вот пусть оно будет так же вечно и живо, как эти цветы… так же свежо…  
Он протянул гвоздики.  
– Спасибо, Феликс, спасибо…  
Часто заморгавший Самотеев взял цветы и побледнел, замерев над ними. Гвоздики были пластмассовые.  
…
Дрожащие пальцы Самотеева мяли пластиковые стебли: 
– Негодяй… гадина…  
Он шагнул к Барвицкому, но тот боком заспешил к двери: – Малюй дальше, лакировщик! Бабу с веслом ещё не написал? Пионера с горном? Трудись!
Самотеев шёл на него:  
– Сволочь…  
Барвицкий лавировал между онемевшими посетителями: 
– Золотые рамки не заказал ещё?  
Самотеев кинул в него гвоздики.  
Со слабым треском они попадали на пол.»